string(5) "18968"

Связь между ГЛЖ и высокой смертностью была продемонстрирована еще на заре использования ЭКГ–диагностики [9]. Однако в то время эти данные не были восприняты должным образом, так как не имели достаточной статистической убедительности. В дальнейшем крупные эпидемиологические исследования показали, что общая и сердечно–сосудистая смертность нарастают по мере увеличения выраженности ГЛЖ как по данным ЭКГ, так и ЭхоКГ [10,11,12]. У лиц с признаками ГЛЖ общая смертность в 4 раза выше, а смертность от сердечно–сосудистых причин в 7–9 раз выше по сравнению с лицами без признаков ГЛЖ. У мужчин в возрасте до 65 лет ГЛЖ увеличивает риск смерти в 7 раз по сравнению с общей популяцией. Среди лиц без клинических симптомов сердечно–сосудистой патологии, но с признаками ГЛЖ на ЭКГ, 33% мужчин и 21% женщин умирают в течение 5 лет. Влияние ГЛЖ на прогноз более значимо в молодом возрасте и при отсутствии других факторов риска, но оно остается существенным и независимым от уровня АД у пожилых пациентов. Результаты Фрамингемского исследования свидетельствуют о том, что ГЛЖ является более сильным предиктором плохого прогноза, чем другие известные факторы риска. В то же время вопрос о механизме, благодаря которому ГЛЖ столь существенно увеличивает смертность, остается не вполне разрешенным. Среди наиболее очевидных причин на первый план выступает увеличение числа инфарктов миокарда (ИМ), инсультов и внезапной смерти. Интересным является факт, что у женщин с ГЛЖ этот фактор риска является более значимым, чем у мужчин в отношении увеличения сердечно–сосудистой смертности [13].
Недавно было опубликовано еще одно крупное эпидемиологическое проспективное исследование, касающееся распространенности и прогностического значения ремоделирования миокарда, проведенное в Италии. 1925 пациентов подверглись 4–летнему наблюдению, в течение которого развился 181 случай серьезных сердечно–сосудистых событий и было установлено, что риск таковых возрастает параллельно нарастанию массы ЛЖ даже при значениях последнего ниже обычно используемых пороговых значений [14].
ГЛЖ, в том числе определяемая по данных ЭхоКГ, является независимым фактором риска развития ишемической болезни сердца (ИБС) и ИМ. Так, во Фрамингемском исследовании у пациентов с ГЛЖ в возрасте 59–90 лет из 388 мужчин и 682 женщин за 4 года ИБС развилась у 86 [15]. У пациентов с ГЛЖ риск ИМ в 4 раза выше, чем у больных с сопоставимым уровнем АД. Более того, у пациентов с ГЛЖ ИМ протекает тяжелее и характеризуется большим количеством осложнений, в том числе нарушений ритма. ГЛЖ является фактором, ухудшающим прогноз, независимо от наличия у больного ИБС [16]. Столь значимая связь между наличием ГЛЖ и риском ишемических событий объясняется прежде всего снижением на фоне ГЛЖ коронарного резерва, сопутствующей эндотелиальной дисфункцией, относительной ишемией гипертрофированного миокарда при недостаточном его кровоснабжении и микроангиопатии коронарных сосудов.
При наличии ГЛЖ на ЭКГ риск инсульта увеличивается в 6–12 раз. ЭхоКГ ГЛЖ также ведет к увеличению риска инсульта. В отличие от осложнений со стороны самого сердца причина столь тесной связи между ГЛЖ и инсультом остается не вполне ясной, особенно с учетом того, что влияние ГЛЖ на риск инсульта не зависит от уровня АД и возраста пациентов. Не исключается, что данные взаимоотношения могут быть обусловлены сопутствующими изменениями в системе мозговых сосудов, поскольку между ГЛЖ и поражением крупных сосудов при АГ имеется неразрывная связь. В Японии K. Kohara и соавт. [17] предприняли исследования по изучению взаимосвязи ГЛЖ у больных АГ и асимптомного поражения мозговых сосудов по данным томографии и выявили, что концентрическая ГЛЖ является предиктором наличия у пациента доклинического поражения ЦНС.
ГЛЖ сегодня рассматривается как основное звено в развитии сердечной недостаточности в цепи сердечно–сосудистого континуума. Ее признаки на ЭКГ сопровождаются увеличением частоты развития ХСН в 14 раз [11]. При этом такие осложнения АГ, как ИМ и инсульт, успешно предотвращаются на фоне адекватного контроля АД, а профилактика сердечной недостаточности требует более пристального внимания к собственно поражению сердца.
Фрамингемским исследованием продемонстрировано, что ГЛЖ на ЭКГ является важным независимым фактором риска внезапной смерти как у мужчин (6–кратное увеличение риска), так и у женщин (3–кратное увеличение риска) [18]. Относительно недавно риск внезапной смерти был проанализирован для ЭхоКГ–диагностированной ГЛЖ. Среди 3661 участника Фрамингемского исследования за 14 лет наблюдения было зарегистрировано 60 внезапных смертей, при этом влияние ГЛЖ как фактора риска было статистически значимым даже с учетом других факторов. Поскольку основной непосредственной причиной внезапной смерти являются желудочковые нарушения ритма (в 80% случаев), то интерес исследователей в данном аспекте был сосредоточен на частоте желудочковых аритмий у больных с ГЛЖ [19,20,21]. Результаты проведенных исследований свидетельствуют в целом о большей частоте желудочковых аритмий у больных с ГЛЖ, чем без таковой (как ЭКГ, так и ЭхоКГ ГЛЖ). Это справедливо и для желудочковой экстрасистолии (ЖЭ), и для более сложных нарушений ритма по типу парных экстрасистол, ранних ЖЭ и коротких пробежек желудочковой тахикардии (ЖТ). Данные оригинальных исследований подтверждены и результатами Фрамингемского исследования [18]. В то же время сегодня не доказана взаимосвязь ГЛЖ с более злокачественными нарушениями ритма, такими как устойчивая ЖТ.
Механизмы развития нарушений ритма при ГЛЖ окончательно не установлены, но они, очевидно, разнообразны и включают в себя как непосредственные изменения электрофизиологических свойств сердечной мышцы вследствие ее гипертрофии и фиброза, так и опосредованные причины, связанные со снижением коронарного резерва, систолической и диастолической дисфункцией, активацией симпатической нервной системы и других нейрогуморальных систем. Наконец, не исключается, что причиной увеличения желудочковых нарушений ритма может являться сама антигипертензивная терапия, так как при ГЛЖ увеличивается чувствительность миокарда к гипокалиемии [20]. Однако убедительные данные на этот счет в настоящее время отсутствуют.
Уменьшение выраженности ГЛЖ приводит к уменьшению количества желудочковых нарушений ритма. Причем этот эффект неспецифичен и не зависит от используемого препарата (антагонисты кальция, ингибиторы ангиотензинпревращающего фермента (АПФ), b–адреноблокаторы), что исключает прямой антиаритмический эффект лечения [19]. Исключение составляют лишь диуретики, которые могут увеличивать количество эктопических желудочковых комплексов.
Фрамингемское исследование продемонстрировало увеличение частоты фибрилляции предсердий (ФП) в 1,45 раза при увеличении индекса массы ЛЖ (ИМЛЖ) на каждые 40 г/м2. ГЛЖ увеличивает риск ФП в 3–4 раза при одинаковом возрасте пациентов, и каждые 4 мм утолщения стенки ЛЖ приводят к увеличению ФП на 28% [22]. ГЛЖ ассоциирована также с риском развития атеросклероза сосудов нижних конечностей.
Регресс ГЛЖ на фоне лечения АГ сопровождается уменьшением частоты развития сердечно–сосудистых осложнений на 50% и более [3,23]. В связи с этим органопротективный эффект обязательно должен учитываться при выборе лекарственного средства.
Как известно, ГЛЖ – это проявление поражения сердца как органа–мишени при АГ. Распространенность ГЛЖ зависит от возраста больных (чаще у лиц старших возрастных групп) и прямо пропорциональна уровню АД и длительности заболевания. В среднем она выявляется у 50% больных АГ [24].
Как указывалось выше, ГЛЖ оказывает существенное влияние на характер течения и прогноз заболевания: ее развитие ассоциируется с увеличением риска сердечно–сосудистых осложнений, заболеваний и смертности по сравнению с больными без ГЛЖ, сопоставимых по уровню АД. Исходя из этого одним из основных критериев при выборе гипотензивного препарата является его способность вызывать обратное развитие ГЛЖ.
Способность того или иного антигипертензивного препарата вызывать регресс ГЛЖ имеет огромное значение для улучшения прогноза жизни больных АГ. Так, если два препарата (две группы препаратов) одинаково эффективно снижают АД до целевых уровней, но при этом один вызывает регресс ГЛЖ, а другой нет, то выживаемость будет гораздо выше у тех пациентов, которые принимали препарат, способный как эффективно снижать АД, так и не менее эффективно уменьшать ММЛЖ. Помимо влияния на прогноз, что, бесспорно, является наиболее важным критерием, уменьшение ГЛЖ сопровождается целым рядом благоприятных последствий, которые позволили сегодня многим авторам считать данное состояние одной из важнейших целей терапии. Уменьшение ГЛЖ сопровождается улучшением систолической функции левого желудочка, параметров диастолического наполнения, изменением баланса вегетативной нервной системы в сторону его нормализации, а также восстановлением чувствительности барорефлекса, уменьшением числа желудочковых нарушений ритма и увеличением коронарного резерва [25]. Все эти изменения могут вносить свой вклад в улучшение прогноза у больных. В таблице 1 представлен анализ прогноза больных в зависимости от динамики ГЛЖ. Представленный материал демонстрирует более низкую частоту встречаемости сердечно–сосудистых событий у лиц с регрессом ГЛЖ.
Одними из лидеров в отношении регресса ГЛЖ является класс ингибиторов АПФ. Активация тканевого звена ренин–ангиотензин–альдостероновой системы (РААС) является центральным патогенетическим механизмом в развитии поражения всех органов–мишеней: сердца (ГЛЖ), почек (микроальбуминурия), сосудов. Повышенная продукция ангиотензина II (АТ–II) стимулирует синтез белков и увеличение кардиомиоцитов, тем самым способствуя гипертрофии ЛЖ, непосредственно влияя на рост кардиомиоцитов и гладкомышечных клеток сосудов. Таким образом, АТ–II и альдостерон ведут к развитию процессов фиброза и увеличению массы миокарда за счет повышения образования коллагена. На рисунке 1 приведены основные механизмы действия АТ–II.
Ингибиторы АПФ подавляют синтез АТ–II в сердце, приводя к регрессу ГЛЖ.
Механизмы действия ингибиторов АПФ, обусловливающие регрессию ГЛЖ, весьма многообразны и могут быть сведены к следующему [26]:
l снижение АД (ведущее к снижению внутрисосудистого давления);
l уменьшение ростового влияния АТ–II на различные структуры миокарда;
l снижение адренергической стимуляции, обусловленной АТ–II;
l снижение уровня эндотелина–1;
l увеличение продукции брадикинина.
Обратная регрессия ГЛЖ отмечена при использовании самых разнообразных ингибиторов АПФ у больных АГ.
В 1998 г. проведен мета–анализ исследований по регрессу ГЛЖ при антигипертензивной терапии (по исследованиям последних 5 лет) [29], при котором препараты основных групп расположились в зависимости от их эффективности в следующем порядке: антагонисты кальция, ингибиторы АПФ, диуретики, b–адреноблокаторы и a–блокаторы (табл. 2).
В 2003 г. был опубликован очередной мета–анализ [30], куда вошли и антагонисты рецепторов к АТ–II. Снижение ИМЛЖ при лечении антагонистами ангиотензиновых рецепторов первого типа составило 13% (доверительный интервал от 8 до 18%), антагонистами кальция – 11% (от 9 до 13%), ингибиторами АПФ – 10% (от 8 до 12%), диуретиками – 8% (от 5 до 10%) и b–адреноблокаторами всего 6% (от 3 до 8%).
Таким образом, одним из лидеров в способности уменьшать ГЛЖ является класс ингибиторов АПФ, который может соперничать с антагонистами рецепторов к АТ–II и антагонистами кальция. Доказательством этому может быть исследование CATCH [31], где антагонист рецепторов к АТ–II кандесартан и ингибитор АПФ эналаприл были одинаково эффективны в лечении ГЛЖ. Исследование РRESERVE с нифедипином также не показало преимуществ антагониста кальция или эналаприла как в монотерапии, так и в комбинации с b–адреноблокатором или диуретиком [32].
В целом не вызывает сомнений тот факт, что контроль АД у больных с поражением органов–мишеней, в частности, значимой ГЛЖ может быть достаточно трудным и предполагает использование комбинированной терапии, что делает актуальным не столько выяснение преимуществ одного препарата в сравнении с другим, сколько оценку реальной возможности уменьшения выраженности ГЛЖ и выработку оптимальных режимов терапии. Кроме того, динамика ИМЛЖ, безусловно, не отражает всего комплекса структурных изменений миокарда под воздействием лекарственной терапии. Большинство препаратов, снижающих массу левого желудочка, не обладают способностью к обратному развитию фиброза, что приводит к относительному увеличению содержания коллагена в сердечной мышце [33]. В этом отношении теоретически преимущества должны иметь препараты, обладающие антагонистической активностью к факторам фиброза, в том числе ингибиторы АПФ. Сегодня первые исследования показали, что снижение содержания коллагена в миокарде может быть достигнуто уже через 9–12 недель терапии ингибиторами АПФ [34].
Ингибиторы АПФ способны обеспечивать регрессию структурно–функциональных изменений не только в сердце, но и в сосудах, в том числе сосудах почек. На сегодняшний момент нефропротективное действие ингибиторов АПФ не подлежит сомнению. Ингибиторам АПФ свойственно нормализовывать не только системную, но и внутриклубочковую гемодинамику. Блокируя образование АТ–II, ингибиторы АПФ обеспечивают расширение отводящей артериолы клубочков, что снижает внутриклубочковое гидростатическое давление. Кроме того, в нефропротективном действии ингибиторов АПФ нельзя не учитывать и восстановление баланса эндотелиальных вазопрессорных и вазодилатирующих факторов (энлотелин–1 и оксид азота). В настоящее время ингибиторы АПФ являются одним из компонентов стандартной терапии у больных с поражениями почек (как самостоятельными нозологическими формами, так и вторичным их поражением при других заболеваниях) [35]. Ингибиторы АПФ, по современным представлениям, занимают лидирующие позиции в плане нефропротекции у больных АГ и сахарным диабетом (СД), а также при паренхиматозных заболеваниях почек [36]. Снижение внутриклубочковой гипертензии, как основной механизм нефропротективного эффекта данных препаратов, является существенным для всех ренопаренхиматозных заболеваний, (в том числе для диабетической нефропатии). Следствием этого является уменьшение протеинурии, которая сама является фактором прогрессирования поражения почек, и увеличение скорости клубочковой фильтрации (СКФ). Кроме этого, ингибиторы АПФ способствуют увеличению диуреза, увеличению натрийуреза и уменьшению экскреции калия (табл. 3) [37].
Эффективность ингибиторов АПФ при нефропатии у больных СД 1 типа показана в ряде исследований. В одном из них продемонстрировано 5%–ное снижение риска смерти, гемодиализа и трансплантации почки. При этом протективный эффект ингибитора АПФ был независим от уровня АД [38]. Принимая во внимание то, что наиболее ранним клиническим маркером поражения почек (особенно у больных СД) является микроальбуминурия, в дальнейшем нефропротекция ингибиторов АПФ была доказана для больных с микроальбуминурией [39]. В целом, по данным L. Laffel с соавт., применение ингибиторов АПФ позволяет уменьшить протеинурию у таких пациентов на 18% в год [40].
Проведенные исследования убедительно свидетельствуют о ренопротективном эффекте ингибиторов АПФ у больных СД 2 типа. Так, применение эналаприла у данной категории пациентов с нормальным АД и микроальбуминурией за 7 лет наблюдения привело к снижению риска макроальбуминурии на 41% в год и уменьшению креатинина на 3,3% в год в сравнении с плацебо [41]. У больных СД 2 типа ингибиторы АПФ уменьшают не только протеинурию, но и снижают степень ХПН, что было впервые показано в исследовании с эналаприлом H. Lebowith и соавт. [42].
Ингибиторы АПФ в плане нефропротекции эффективны и при АГ без СД [24]. При АГ поражение почек происходит двумя путями: за счет клубочковой ишемии вследствие сужения прегломерулярных артерий и перигломерулярного фиброза и увеличения интрагломерулярного давления. Эффективность ингибиторов АПФ следует, в частности, из исследования GISEN, в котором было показано, что в группе, получавшей ингибиторы АПФ, в конце периода наблюдения было достоверно больше больных, не нуждавшихся в диализе или трансплантации почки [24]. Мета–анализ рандомизированных клинических испытаний, в которых оценивалось действие этих препаратов при недиабетических нефропатиях, проведенный I. Giatras с соавт., показал, что прием ингибиторов АПФ существенно снижает риск развития ХПН [43]. Данная работа подтвердила то, что лекарственные препараты этой группы замедляют прогрессирование хронической нефропатии более эффективно, чем другие гипотензивные средства.
Таким образом, в настоящее время ингибиторы АПФ являются мощными кардио– и нефропротективными средствами, применяемыми у больных с сердечно–сосудистой патологией. Среди них эналаприла малеат (Берлиприл®, «BERLIN–CHEMIE/MENARINI GROUP», Германия) – международный стандарт лечения АГ и сердечной недостаточности. Эффективность препарата у больных с вышеуказанными патологиями доказана в многочисленных международных исследованиях. В недавно проведенных работах [44,45] Берлиприл® вызывал улучшение систолической функции сердца, увеличивал кровоснабжение почечной ткани. Это оптимизировало процессы, определяющие клубочковую фильтрацию, вследствие чего повышалась СКФ, увеличивалась экскреция натрия и воды. Применение Берлиприла® в течение 6 недель у больных с сердечной недостаточностью способствовало значительному улучшению их клинического статуса и показателей центральной гемодинамики [45]. Препарат уменьшал выраженность нейрогуморальной активации и предотвращал ее повышение у пациентов с симптоматической дисфункцией левого желудочка при проведении терапии пролонгированным нитратом и диуретиком.
Берлиприл® обладает рядом преимуществ, выделяющих его среди других ингибиторов АПФ:
– «мягкое» и стабильное снижение АГ в течение суток при 1–2–х кратном приеме;
– высокая эффективность низких доз при мягкой и умеренной артериальной гипертонии;
– защита сердца, сосудов и почек при гипертонии и сахарном диабете;
– снижает инсулинорезистентность у больных с сахарным диабетом;
– отличная переносимость.
Таким образом, Берлиприл® показан у больных АГ (в том числе симптоматической реноваскулярной АГ), у больных хронической сердечной недостаточностью (в составе комбинированной терапии), а также у пациентов с бессимптомным нарушением функции левого желудочка после перенесенного ИМ.

Литература:
1. Vakili B, Okin P, Devereux R. Prognostic implications of left ventricular hypertrophy.
AmHeartJ2001; 141:334–41.
2. Bikkina M, Levy D, EvansJ et al. Left ventricular mass and the risk the stroke in
elderly cohort: The Framingham Study. JAMA 1994; 272:33–6.
3. Koren M, Richard В, Devereux M et al. Relation of left ventricular mass and geome–
try to morbidity and mortality in uncomplicated essential hipertension. Ann Intern
Med 1991; 114:345–52.
4. Mensah G, Pappas T, Koren M et al. Comparison of classification seventy by blood
pressure level and World Health Organization for prediction concurrent cardiac
abnormalities and subsequent complications in essential hipertension. J Hyperten–
sion 1993; 11:1429–30.
5. Simone G, Mureddu G, Greco R et al. Relation of left ventricular geometry and function to body composition in children with high causal blood pressure. Hypertension 1997; 30:3 77–82.
6. Koren M, Ulin R, Laraghf Devereux R. Changes in LVH predict risk in essential hypertension. Cerculation.1990; 83: 111–29.
7. Levy D, Garrison R, Savage D et al. Prognostic implications of echocardiographically – determined left ventricular mass in the Framingham Heart Study. N Engl J Med 1990; 322: 1561 –6.
8. Devereux R. Therapeutic options in minimizing LVH. Am Heart J 2000; 139: 9–14.
9. Sokolow M, Perloff D. Prognosis of essential hypertension treated conservatively. Circulation 1961; 23: 697–713.
10. Vakili BA, Okin PM, Devereux RB. Prognostic implications of left ventricular hypertrophy. Am Heart J 2001; 141: 334–41.
11. Kannel W, Gordon T, Offut D. Left ventricular hypertrophy by electrocardiogram: prevalence, incidence, and mortality in the Framingham Study. Ann Intern Med 1969; 71: 89–105.
12. Levy D. Left ventricular hypertrophy. Epidemiological insights from the Framingham Heart Study. Drugs 1988; 56 (Suppl. 5): 1–5.
13. Liao Y, Cooper R, Mensah G et al. The relative effects of left ventricular hypertrophy, coronary artery disease, and ventricular dysfunction on survival among black adults. JAMA 1995; 273: 1592–7.
14. Schillaci G, Verdecchia P, Porcellati C et al. Continuous relation between left ventricular mass and risk in essential hypertension. Hypertension 2000; 35: 580–6.
15. Casale PN, Devereux RB, Miner M et al. Value of echocardiographic measurements of left ventricular mass in predicting cardiovascular morbid events in hypertensive men. Ann Intern Med 1986; 105: 173–8.
16. Ghali J, Kadakia S, Cooper R et al. Impact of left ventricular hypertrophy patterns on ventricular arrhythmias in the absence of coronary artery disease. J Am Coll Cardiol 1991; 17: 1277–82.
17. Kohara K, Zhao B, Jiang Y et al. Relation of left ventricular hypertrophy and geometry to asymptomatic cerebrovascular damage in essential hypertension. Am J Cardiol 1999; 83 (3): 367–70.
18. Levy D, Anderson KM, Savage DD et al. Risk of ventricular arrhythmias in left ventricular hypertrophy: The Framingham Heart Study. Am J Cardiol 285–92.
19. Messerly FN, Grodzicki T. Hypertensive left ventricular hypertrophy, ventricular arrhythmias and sudden death. Eur Heart J 1992; 13 (Suppl. D): 66–9.
20. James M, Jones J. Ventricular arrhythmia in untreated newly presenting hypertensive patients compared with matched control population. J Hypertens 1989; 7: 409–15.
21. Nunez BD, Lavie CJ. Comparison of diastolic left ventricular filling and cardiac dysrhythmias in hypertensive patients with and without isolated septal hypertrophy. Am J Cardiol 1994; 74: 585–90.
22. Kannel WB. Left ventricular hypertrophy as a risk factor. J Hypertens 1991; 9 (Suppl. 2): S3–S9.
23. Muisan M, SalvettiM, RissoniD et al. Association of change in left ventricular mass with prognosis during long–term antihypertensive treatment. J Hypertens 1995; 13:1091–105.
24. Остроумова О.Д., Головина О.В., Ролик Н.Л. Органопротективный эффект антигипертензивных препаратов: имеет ли это значение для клинической практики? CONSILIUM MEDICUM. 2004; 6:344–349.
25. Agabiti–Rosei E, Muiesan ML. Hypertensive left ventricular hypertrophy: pathophysiological and clinical issues. Blood Pressure 2001; 10: 288–98.
26. Маколкин В.И.. Принципы и пути органопротекции при заболеваниях сердечно–сосудистой системы. CONSILIUM MEDICUM. 2003; 5:311–315.
27. Dahlof B, Pennert K, Hansson L. Reversal of left ventricular hypertrophy in hypertensive patients – A metanalysis of 109 treatment studies. Am J Hypertens 1992; 5: 95–110.
28. Cruickshank JM, Lewes J, Moore EV, Dodd C. Reversibility of left ventricular hypertrophy by different types of antihypertensive therapy. J Hum Hypertens 1992; 17: 85–90.
29. Schmeider RE, Schilachi MP, Klingbeil A, Martus P. Update of Reversal of left ventricular hypertrophy in essential hypertension (a meta–analysis of all randomized double–blind studies until December 1996) Nephrol Dial Transplant 1998; 13: 564–9.
30. Klingbeil AU, Schneider M, Martus P. A meta–analysis of the effects of treatment on left ventricular mass in essential hypertension. Am J Med 2003 Jul; 115 (1): 41–6.
31. Cuspidi C, Muiesan ML, Valagussa L. Comparative effects of candesartan and enalapril on left ventricular hypertrophy in patients with essential hypertension: the candesartan assessment in the treatment of cardiac hypertrophy (CATCH) study. J Hypertens 2002; 20 (11): 2293–300.
32. Devereux RB, Palmieri V, Sharpe N. et al. Effects of once–daily angiotensin–converting enzyme inhibition and calcium channel blockade – based antihypertensive treatment regimens on Left ventricular hypertrophy and diastolic filling in hypertension. The prospective randomized enalapril study evaluating regression of left ventricular enlargment (PRESERVE) trial. Circulation 2001; 104: 1248–54.
33. Weber KT, Collagen matrix synthesis and degradation in the development and regression of left ventricular hypertrophy. Cardiovascular Rev Rep 1991; 12: 61–9.
34. Brilla C, Funck R, Rupp H. Lisinopril–mediated regression of myocardial fibrosis in patients with hypertensive heart disease. Circulation 2000; 102: 1388–93.
35. Дедов И.И., Шестакова М.Н. Диабетическая нефропатия. М.: Универсум Паблишинг, 2000;240с.
36. Hall AS. Ace inhibition and target organ protection 1998; Hoechst Marion Roussel. Chapter 7.
37. Конради А.О. Рациональный выбор ингибитора АПФ с позиций нефропротекции. Артериальная гипертензия. 2004; 10:177–180.
38. Lewis EJ Hunsicker LG, Bain RP et al. The effect of ACE inhibi
tion on diabetic nephropathy. N Eng J Med 1993; 329:1456–62.
39. Viberti GC, Mogenson CE, Groop LC et al. Effects of captopril on progression of clinical proteinuria in patients with insulin–dependent diabetes mellitus.JAMA 1994; 271: 275–9.
40. Laffel LMB, McGill B, Gans DG et al. The beneficial effect of ACE with captopril on diabetic nephropathy in patients with type 1 diabetes mellitus. Am J Мed 1995; 99:497–504.
41. Ravid M, Lang R, Rachmani R et al. Long–term renoprotective effect of ACE inhibition in non–insulin–dependent diabetes mellitus. Arch Intern Med 1996; 156:286–9.
42. Lebovitz HE, Weigrmann ТВ, Сnааn А et al. Renal protective effects of enalapril in hypertensive NISSM: role of baseline albuminuria. Kidney Int 45: SI 50–SI 55.
43. Giatras I., Lau J., Levey A.S. Effect of angiotensin–converting enzyme inhibitors on the progression of nondiabetic renal disease: a meta–analysis of randomized trials. Ann Intern Med 1997;127:337—45.
44. Визир В.А., Березин А.Е. Влияние Берлиприла на состояние кардиогемодинамики, нейрогуморальный статус и активность процессов свободнорадикального перекисного окисления липидов у больных с симптоматической сердечной недостаточностью. Украинский медицинский журнал. 2002; 28:88–92.
45. Коломиец В.В., Бобрышев К.А., Гринь В.К. Влияние Берлиприла на почечную гемодинамику при хронической сердечной недостаточности. Украинский медицинский журнал. 2002; 27:121–125.